Два шага маятника - Страница 65

- Мой дед родился в Венеции. А я три четверти века живу в Санта-Рок. Точнее, в Вилла-Карти, это в двадцати километрах но берегу моря. Вам не приходилось у нас бывать? Нет? Вы многое упустили, сударь.

- Вы рыбак?

- Я фермер, земледелец. У меня поместье.

Он поднял палец и засмеялся. Темное лицо его, изрезанное морщинами, в которых навечно засела земляная пыль, озарилось хитрой улыбкой.

- Поместье, вот так! Я имею рабочих. У меня их семеро. Но мы с ними поменялись ролями. Не я эксплуатирую их, а они меня. Всех нас вместе обирает- прости меня боже! - хозяин земли, церковь и муниципальный совет.

- Даниэль воспитывает трех мальчиков и четырех девочек, - пояснил Сарджи. - Всех подобрал на дороге. Сироты. Он из них сделает самостоятельных и работящих людей.

Монтекки слушал и качал головой.

- Скоро, очень скоро, сударь. Но не скорее, чем я умру. И это меня беспокоит.

- Он один, жена умерла несколько лет назад.

- И вы сами воспитываете семерых? - спросила Полина, с трудом поверив словам Сарджи.

- Так уж получилось, сударыня. Мы не имели своих детей, всю жизнь воспитывали чужих. До войны у нас жили четверо. Два парня погибли, а девочки подросли, вышли замуж и теперь далеко отсюда, од-на с мужем в Австралии, другая уехала в Аргентину. Разлетелись, как птицы. У них свои семьи, свои заботы. Иногда я получаю от них письма. «Папа, дорогой, мы помним тебя». Вот так, только письма. Отличные слова в этих письмах…

- Да-а, - протянул Карел и быстро глянул на Полину. - Трудновато вам, синьор Монтекки.

- А кому легко? Мы выращиваем спаржу и продаем ее, она нас и кормит. По триста, по пятьсот пучков за сезон, - сказал старик с гордостью. - Завидная спаржа, она любит уход, очень любит, никуда не денешься. Но у нас восемь пар рук. Кто разделывает огород, кто носит спаржу на базар, а девочки, конечно, ведут хозяйство. Розе уже тринадцать, она совсем взрослая. Все работают. И только один я сдаю, сильно сдаю, сударь, прямо день ото дня. Не могу нагнуться, да и руки… А как же работать, если руки отказываются служить? Мне не жалко, что жизнь кончается. Всему свой срок. А вот ребят жалко. Куда они без меня? Как цыплята разбегутся. Антон знает…

Он замолчал, вздохнул и с печальным недоумением стал осматривать свои узловатые пальцы, изломанные многолетним трудом. Они напоминали корни какого-то стойкого дерева, только что вырванные из земли.

- Вы верующий? - спросил Карел.

- О да!

- Если мы вернем вам силу и здоровье, не ущемит ли операция ваших чувств?

- Бог дает людям силу и здоровье для добрых дел. И если вы вернете мне здоровье, разве это прогневит небеса? Для блага детей своих…

- А кто же будет?.. - начала было Полина, но Сарджи остановил ее:

- За ребятами посмотрю я. Даниэль - мой старый друг.

- Мы готовы помочь вам, Монтекки, - решительно произнес Карел.

- Благодарю вас, сударь, и вас также, сударыня. - Он встал и поклонился. - За детей вам спасибо. Мне-то самому ничего не надо. Но детям все еще нужен дед Даниэль, который может выращивать отличную спаржу. Спросите на городском рынке, вам все скажут, что самую лучшую спаржу можно купить только у Монтекки из Вилла-Карти. Без меня они не сумеют. Я готов, добрые люди…

Учитель музыки старый скрипач Зуро с трудом носил свое непомерно тяжелое тело. Низенький, круглый, с короткими размашистыми руками, поглядев на которые, нельзя было поверить, что Зуро играл когда-то в оркестре миланской оперы, он ходил из дома в дом, постукивая тяжелой палкой, и всегда что-то напевал, оттопыривая толстые губы. У него было неистребимое желание петь, мелодии непрерывно рождались в музыкальной голове, буквально распирали Зуро, и он тоненько, но довольно приятно напевал их на улице, в кафе, дома, в перерывах между занятиями и даже на занятиях. Поймав чей-нибудь укоризненный взгляд, он испуганно поджимал губы и, оправдываясь, говорил, называя себя в третьем лице:

- Ах, эта музыка! Она измучила старого Зуро. Если бы у него в кармане лежал магнитофон, то Зуро еще до семидесяти годов издал бы полное собрание сочинений своих пьес и песен и был бы страшно богатым человеком. Но вот беда! У него нет магнитофона. И слава богу, что нет, музыки и без него хватает, да еще какой музыки! Не стоит путаться в ногах у классиков, но для себя-то можно, конечно, сочинять…

После этого он снова начинал мурлыкать, сперва тихо, а потом и громче - до новой критической подножки.

- Вы хотите знать, сколько учеников у этого толстяка? - Зуро переспрашивал Ласкара Долли, тыча концом палки себя в живот, обтянутый старым, лоснящимся от времени жилетом. - Он и сам не знает, право, не знает. Трудно сосчитать. Может быть, весь Санта-Рок, если не считать окрестностей. А если с ними… Погодите, сейчас скажу. Сегодня я даю уроки в семи домах. Там есть отличные юнцы, уверяю вас. Из Миши Ясанека выйдет первоклассный музыкант. Как он чувствует ноты!.. Да, так вот, в семи. А завтра в трех. Завтра суббота, и я хотел бы выгадать для себя лишний час, чтобы проиграть одну пьесу. Вот эту - вы не слышали?..

Тут он слегка вытянул губы и минуты две напевал мелодию, не спуская глаз с Ласкара Долли. Закончив мотив, спросил с живейшим интересом:

- Не слышали? Жаль. Думается, хорошая вещь. Впрочем, вы ее и не могли слышать, ведь я ее придумал только вчера. Да, так вот, на следующий день, в воскресенье, я буду снова у семерых, а потом ко мне придут трое. К себе я приглашаю тех, у кого нет инструмента, но зато есть страстное желание научиться музыке. И, конечно, способности. Таких тоже немало, сударь, смею вас уверить, даже больше, чем каких-нибудь иных. У меня четыре скрипки в доме и фисгармония. Если бы вы слышали нашу импровизацию! Когда-нибудь вы услышите и тогда вспомните толстого Зуро! Мы хотели подготовить целый концерт, но здоровье… Ах, господи, эта полнота, этот живот, он убьет меня! Все думают, что Зуро много и хорошо ест, что он подобен Гаргантюа. Поверьте, это не так. Зуро ест очень мало. И теперь, и всю жизнь. Он никогда ие был сибаритом. И не будет. А вот его родители… Они были еще полнее меня и умерли раньше времени, заботливо вложив в своего сына самую заметную наследственную черту. Но кто же ругает усопших?..