Два шага маятника - Страница 68

К оглавлению

68

- Говорите…

Сыновья и дочери Монтекки застенчиво молчали. Наконец старшая, Роза, сказала:

- Спасибо вам за отца. От всех…

- Мои руки ожили, а спина не так ноет и уже хорошо сгибается, - продолжал старик. - Дети больше не боятся за меня. Так я говорю? - и он снова взглянул на своих воспитанников.

- Так, отец. Вы сделали очень хорошо, - ото-звался один из мальчуганов. - Если вы приедете к нам, сударыня, мы будем очень рады.

Старый учитель Зуро расстался с думами о близкой смерти. Он снова весь день ходил из дома в дом, и там, куда он являлся, тотчас начинала звучать музыка, слышались пение, смех и шутки. Зуро бодро носил по улицам свое тяжелое тело и стучал палкой по асфальту в такт песне; он был вправе считать себя счастливейшим человеком на свете.

Вскоре учитель пришел в гости к Карелу Долли. С самым таинственным видом он отозвал Полину в угол и произнес значительным полушепотом:

- Уважаемый спаситель мой, когда у вас в доме появится маленький, вам не придется искать для него учителя музыки. Толстый старик Зуро сам будет учить малыша. Он уже подобрал для будущего ученика достойную скрипку. Неказиста с виду, но если бы вы знали, как она поет!..

Зуро вынул из-под сюртука изумительную маленькую скрипку, один вид которой сразу вызвал у женщины счастливые слезы.

- Ну, ну, я не рассчитывал на это! Улыбнитесь, Полина, и ни слова никому! Когда-нибудь мы вернемся к нашему разговору и вытащим из футляра эту скрипку уже с пользой, да, с пользой…

Полина растроганно улыбалась. Эти скромные визиты приносили биологам великую радость. Они полезны людям. Полезны!..

И только Мигуэль Саитос пока еще не чувствовал улучшения. Он приходил на прием к биологу угрюмый, сосредоточенный и за все время, пока у него брали кровь для анализов и осматривали, не говорил ни слова. Лицо его нервически подергивалось, а руки мелко и противно дрожали. Он все еще не верил. Ведь его столько лечили! Но он надеялся, как надеются на врачей даже приговоренные к смерти.

Через два месяца архитектор без приглашения вошел в лабораторию и взволнованно сказал:

- Сегодня утром впервые за последние пять лет я взял в руки карандаш. И вот что мне удалось написать…

Сантос протянул клочок бумаги. На нем дрожащими, неровными буквами были нацарапаны почему-то сразу по-силурийски и по-испански слова:

«Начинаю жить. Спасибо».

Биолог прочел эти слова раз, другой, третий. Потом позвал Полину.

- Читай.

Она вспыхнула от радости.

Биолог пожал руку инженеру. Рука почти не дрожала. Но Сантос все еще сомневался. Придет ли полное исцеление? И он оставался предельно серьезным.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Памела держит ответ. Еще одна неудача Хеллера. Двойная ставка высокого лица

Никто не напоминал Памеле Гривс о ее поступке. В доме Ласкара Долли царили тишина и покой.

Именно этого и недоставало Памеле.

После суетной, нервной, неприятной жизни в Урдоне, после страшных месяцев двойной игры здесь, под этой крышей, она обрела, наконец, устойчивое положение и могла свободно вздохнуть. Ничто не мешало ей наслаждаться покоем.

Ласкар любил ее, он мог часами сидеть с Памелой и рассказывать ей свою жизнь или молчать. И эти рассказы и даже молчание были наполнены покоем и счастьем.

Понемногу Памела оттаяла, отбросила прочь замкнутость, которая теперь была просто лишней. Она оказалась простой, открытой женщиной, готовой к любому, самому тяжелому труду, лишь бы этот труд принес близким ей людям удовлетворение и счастье. Трудно было отыскать в ней черты той холодноватой, замкнутой в себе женщины. Это была новая Памела, или нет, не новая, но обернувшаяся вдруг своей природной, временно забытой, хорошей стороной.

Все были довольны. Полина, принявшая такое близкое участие в судьбе Памелы, не могла не радоваться за нее. Ведь она так много перенесла, так измучилась, что теперь навсегда полюбит тихую семейную жизнь и со всей страстью будет защищать любовь и дом от покушений со стороны.

Только Карел оказался самым строгим человеком, не поддающимся на теплоту и обаяние Памелы. Он не мог забыть. Он не верил в полное перевоплощение Памелы.

- Ты все сердишься на нее? - удивлялась Полина.

- Я просто еще не уверен, - отвечал он, и в этой скупой фразе скрывал многозначительный подтекст. Он боялся Памелы. Он связывал с ней всякие неприятности, которые слишком уж часто приключались в лаборатории.

- Она очень изменилась, - утверждала Полина.- Окончательно изменилась!

- Приятно слышать. Но я все-таки остаюсь при своем убеждении.

Полину это не устраивало.

Помирись с ней. Карел, - просили она. - Твоя отчужденность не дает ей полной уверенности в будущем. Ты пи разу не встретился с нею, не поговорил. Право же, мне просто неудобно за тебя. Какой ты несговорчивый и черствый по отношению к ней! Так нельзя.

Сомнения в правильности своего поведения уже терзали Карела. А тут еще уговоры жены. Может быть, Памела в самом деле вступила наконец на путь праведный? Вот и Ласкар тоже упрекает его, он даже сердится. И вскоре колебания сделали свое дело. Карел сдался. Он сказал брату:

- Я готов встретиться с Памелой и выслушать ее. Но это будет похоже на допрос. Пусть она подготовится и не обижается на меня. Я хочу знать все, что произошло в Урдоне.

- Стоит ли ворошить старое и терзать ей душу? Для нее все это позади, окончательно забыто.

- А для нас с тобой - нет. Мы работаем, но не знаем, что готовят враги и завистники. В свое время они использовали Памелу для преступных целей. Она должна знать их замысел. Я тоже хочу его знать, чтобы не быть застигнутым врасплох.

68